Доктрина Путина: взгляд из США

Многое в российской внешней политике сегодня основано на консенсусе, сложившемся в начале 1990-х годов. Этот консенсус, появившийся на развалинах СССР после его распада, объединяет весь политический спектр – от прозападных либералов до сторонников левых взглядов и националистов. Он зиждется на трех геостратегических императивах, гласящих, что Россия должна оставаться ядерной сверхдержавой, великой державой во всей своей многогранной международной деятельности и гегемоном в своем регионе, то есть, политическим, военным и экономическим лидером. Этим консенсусом проводится черта, отступить за которую Россия не может, ибо в этом случае она поступится своим чувством гордости и даже национальным самосознанием. Такая точка зрения оказалась удивительно стойкой, пережив послереволюционные пертурбации и смены политических режимов от Бориса Ельцина до Владимира Путина.

После избрания на пост президента в 2000 году Путин добавил к этой повестке новую всеобъемлющую цель: восстановить экономические, политические и геостратегические активы, утраченные советским государством в 1991 году. Официально Путин не заявлял об этом ни разу, однако он идет к этой цели с такой решимостью, настойчивостью и последовательностью, что ее можно вполне заслуженно назвать доктриной Путина. На внутреннем фронте эта доктрина вдохновила правящий режим на новый захват командных высот в экономике (прежде всего, в нефтяном и газовом секторе) и на утверждение своей власти над национальной политикой, судебной системой и общенациональными телеканалами, откуда подавляющее большинство россиян черпает информацию. Во внешней политике и в политике безопасности этой доктриной по-новому трактуется российская триада геостратегии, и это заставляет Москву проводить такую политику намного более активно и напористо, чем предполагалось изначально. Хотя президент США Барак Обама в последнее время сигнализирует о том, что намерен возродить «перезагрузку» с Россией, Вашингтону лучше всего сделать стратегическую паузу, перейдя на пониженную передачу в двусторонних отношениях. Это станет отражением усиливающегося несоответствия ценностей и целей двух стран, однако поможет сохранить откровенный диалог и даже сотрудничество в некоторых избранных областях.

Доктрина Путина на практике

Первый императив во внешнеполитическом консенсусе России - это сохранение позиций страны как ядерной сверхдержавы. Важностью сохранения паритета России с другой ядерной сверхдержавой, Соединенными Штатами, объясняется стремление Москвы участвовать в переговорах с Вашингтоном по вопросам контроля стратегических вооружений. В то же время, настойчивой борьбой Путина за достижение этой цели объясняется та сила и неистовство, с которым Москва выступает против любых действий, способных ослабить этот стратегический паритет, например, против создания системы противоракетной обороны НАТО в Европе. Поэтому вряд ли может вызывать удивление то, что Москва пропускает мимо ушей любые заявления американских и натовских руководителей, утверждающих, что ПРО не представляет угрозы для российских сил ядерного сдерживания. Как заявил Путин в своей речи в российском Министерстве иностранных дел в июле прошлого года, противоракетный щит якобы «нарушает стратегический баланс» - то есть, ослабляет статус России как ядерной сверхдержавы.

Вторичной, но символически важной (не говоря уже о финансовой выгоде) основой статуса России как ядерной сверхдержавы является ее экспорт ядерных технологий. Государственная корпорация атомной энергетики «Росатом» деятельно продает такие технологии и технику. В настоящее время у нее есть контракты на поставку ядерных реакторов в Китай, Турцию, Индию, Белоруссию и Бангладеш. Иран является для нее особенно привлекательным покупателем. Россия, невзирая на противодействие со стороны США, помогла Ирану в строительстве Бушерской атомной электростанции стоимостью 1 миллиард долларов. Бушерский проект демонстрирует не только технико-технологические возможности России в сфере атомной энергетики, но и готовность Москвы проводить свою политику, несмотря на сопротивление Вашингтона.

Такая глухота по отношению к пожеланиям США является центральным моментом в путинском толковании второй цели российского внешнеполитического консенсуса, заключающейся в поддержании статуса России как великой державы. В этой связи Москва активно обхаживает бывших советских вассалов на Ближнем Востоке, в Азии и Латинской Америке. Показателем такой политики стали меры по модернизации в 2009 году пункта базирования и ремонта кораблей российского ВМФ в сирийском городе Тартусе, а также путинский визит на Кубу в декабре 2000 года, ставший первым визитом российского/советского лидера со времен поездки туда Леонида Брежнева в 1974 году. Более того, Москва все чаще использует Совет Безопасности ООН для ослабления или блокирования американских инициатив. В 1990-е годы Россия два раза воспользовалась своим правом вето в СБ ООН, а в период с 2000 по 2012 год она применяла вето восемь раз.

Третья составляющая внешнеполитического консенсуса - это региональная гегемония. Для достижения этой цели Москва стремится к новой политической, экономической, военной и культурной интеграции стран бывшего советского блока под руководством России. В своей речи в российском МИДе Путин вновь подтвердил эту задачу, назвав углубление интеграции на постсоветском пространстве «центральной задачей нашей внешней политики». Несмотря на отсутствие энтузиазма и стремления к сотрудничеству у бывших советских республик, ставших независимыми государствами, такие усилия привели к созданию Организации Договора о коллективной безопасности (это военный альянс, в состав которого входят Россия, Армения, Белоруссия, Казахстан, Киргизия и Таджикистан), а также Таможенного союза Белоруссии, Казахстана и России, который к 2015 году должен превратиться в Евразийский союз. За реализацию такого проекта часто и очень настойчиво выступает Путин.

Согласно доктрине Путина, стремление к региональной гегемонии приобрело новое измерение. Речь идет о попытке «финляндизации» постсоветских государств, напоминающей советские времена, когда Москва в период холодной войны контролировала внешнюю политику Финляндии. В рамках такой схемы Москва позволяет своим соседям самостоятельно выбирать свои внутриполитические и экономические системы, однако сохраняет за собой последнее слово в вопросах их внешней ориентации. Соответственно, Кремль занимает очень жесткую позицию в отношении тех бывших советских республик, которые стремятся переориентировать свою внешнюю политику. В случае с Грузией, которая открыто стремилась стать членом НАТО, Россия даже вступила в войну в попытке унизить и сместить режим президента Михаила Саакашвили. Аналогичным образом Москва пыталась дестабилизировать украинское правительство Виктора Ющенко и Юлии Тимошенко, которые стремились к вступлению в Евросоюз, а со временем и в НАТО. В 2006 и 2009 годах Россия перекрывала или грозила перекрыть подачу газа на Украину. Хотя сегодня в Киеве работает гораздо более пророссийское правительство, Москва отказывается снижать цены на газ, поставляемый Украине, которая платит за него больше многих европейских импортеров. При этом она собирается поступать так до тех пор, пока Украина не откажется от своих планов постепенного вхождения в экономические структуры ЕС, и настаивает на том, чтобы Киев развернулся в сторону членства в будущем Евразийском союзе.

Еще одна центральная основа путинской доктрины - это достижение неоспоримого военного превосходства России в окружающем ее географическом пространстве. Именно этим объясняется устойчивый рост оборонного бюджета страны за годы нахождения Путина у власти. Если в 2000 году военные расходы России составляли оценочно 29 миллиардов долларов, то в 2011 году они выросли до 64 миллиардов (это цифры в долларовых ценах по состоянию на 2010 год). Даже в сегодняшней непростой экономической ситуации Москва продолжает увеличивать военные ассигнования такими темпами, которые существенно превосходят рост расходов на другие внутренние программы, включая образование и здравоохранение. Во время своей президентской кампании в феврале 2012 года Путин пообещал проводить «всестороннее и систематическое перевооружение» российской армии и «модернизацию военно-промышленного комплекса» с выделением на эти проекты 23 триллионов рублей (770 миллиардов долларов) в течение следующих десяти лет.

Крепость в осаде

Поскольку основополагающей целью в доктрине Путина является восстановление государственного контроля над политикой и экономикой, это неизбежно ведет к авторитаризму. Возрождение авторитаризма столь же неизбежно заставляет Кремль искать поддержку собственной легитимности за пределами разрушенных демократических институтов. В результате режим все чаще говорит о мнимых внешних угрозах. Единственная реальная защита от этих опасностей для россиян, утверждает Путин, состоит в мужественном руководстве нынешнего режима. Такой способ создания легитимности можно назвать стратегией осажденной крепости.

В 2004 году, спустя несколько недель после того, как чеченские экстремисты захватили заложников в североосетинской школе, заместитель главы президентской администрации Владислав Сурков, ныне занимающий пост заместителя премьер-министра, изложил концепцию России как осажденной крепости. По мнению Суркова, анонимные иностранные злоумышленники, жадные до природных ресурсов страны, плетут заговоры с целью «уничтожения России и заполнения ее огромного пространства многочисленными слабыми псевдогосударствами». Далее Сурков отметил, что в этой осажденной, по сути дела, стране иностранным заговорщикам помогает «пятая колонна» предателей, «левых и правых радикалов», у которых «общие зарубежные спонсоры». Он заявил, что этих изменников объединяет «ненависть к тому, что они называют путинской Россией, но на самом деле, это ненависть к самой России». С тех пор неизменными темами государственной пропаганды стали три сурковских постулата: непрекращающиеся попытки поработить или уничтожить российское государство; антиправительственная оппозиция как орудие в руках тех, кто стоит за этими заговорами; и приравнивание нынешнего государства к российской нации. Естественно, тема осажденной крепости выходит на первый план и высвечивается со всей возможной яркостью и интенсивностью каждый раз, когда режиму необходимо подтвердить и укрепить свою легитимность. А угроза со стороны США всегда находится в центре внимания.

Тем не менее, в начале первого срока Обамы американские и российские интересы совпадали достаточно часто и существенно для того, чтобы обе страны попытались найти компромисс по некоторым вызывавшим противоречия вопросам. Когда Вашингтон и Москва в марте 2009 года запустили в действие свою «перезагрузку», возник целый ряд совместных усилий. Среди них Северная распределительная сеть (Northern Distribution Network) (серия договоренностей в сфере логистики, позволяющая перебрасывать натовскую технику и личный состав через российскую территорию в Афганистан); отказ Вашингтона от размещения ракет-перехватчиков и радиолокационной станции в Польше и Чехии; подписание договора СНВ-3, а также голосование России в июне 2010 года в Совете Безопасности ООН за резолюцию 1929 о введении санкций против Ирана.

Но к концу 2011 года пути Вашингтона и Москвы начали расходиться, поскольку меняющаяся геополитическая обстановка породила нарастающие различия между целями и определяющими ценностями двух стран в ключевых областях политики. Что касается ядерной повестки, то европейская система противоракетной обороны, похоже, превратилась в непреодолимое препятствие, мешающее России сотрудничать по другим соглашениям из области сокращения стратегических вооружений. Москва пригрозила выйти из договора СНВ-3, а в октябре 2012 года объявила об отказе от участия в программе совместного уменьшения угрозы (программа Нанна-Лугара), которая длится 20 лет, и в рамках которой Соединенные Штаты потратили более 7 миллиардов долларов на деактивацию российских стратегических боезарядов.

Между тем, выигрышная позиция Вашингтона в этом новом геополитическом контексте снижает значимость России для ключевых интересов США. В Афганистане быстрое сокращение американской группировки существенно снизит потребность в Северной распределительной сети после 2014 года. Что касается Ирана, то Москва перестала поддерживать даже те санкции в их ослабленной версии, за которые она ранее голосовала в СБ ООН. Безусловно, Сирия стала самым мощным проявлением расхождений в целях и направляющих ценностях между Соединенными Штатами и Россией. Москва трижды налагала вето на поддержанные США резолюции Совета Безопасности с требованием ввести санкции против режима Башара Асада.

Внутренняя политика также становится осложняющим фактором. В России родилось и окрепло антипутинское демократическое движение, которое возглавил средний класс. Реакционные репрессии режима против этого движения поставили друг против друга два важных императива во внешней политике США и России. С одной стороны, это американская поддержка демократического самоуправления, а с другой – зацикленность путинской доктрины на сохранении жесткого контроля государства над политикой страны. Тем временем, американский конгресс в декабре прошлого года принял «закон Магнитского», запрещающий въезд в США тем российским чиновникам, которые причастны к нарушениям прав человека и замешаны в коррупции, а также заморозивший их активы в Америке. Москва в ответ запретила американским семьям усыновлять детей из России, хотя многие из них больны или являются инвалидами.

Пора сделать паузу

Расхождение в ключевых внешнеполитических целях между США и Россией оставило Белый дом с двумя стратегическими вариантами на руках. Первый вариант: попытаться возродить «перезагрузку». Похоже, Вашингтон в данный момент пытается сделать именно это. Как говорят источники в Москве, во время разговора с Путиным в ноябре прошлого года после победы на президентских выборах Обама принял его приглашение на встречу в верхах, которая состоится до конца 2013 года. В феврале американский вице-президент Джо Байден провел в Мюнхене встречу с российским министром иностранных дел Сергеем Лавровым. Похоже, что скоро американский советник по национальной безопасности Томас Донилон (Thomas Donilon) отправится в Москву, чтобы обсудить возможности возобновления переговоров по контролю ядерных вооружений. (Исполняющая обязанности заместителя госсекретаря по вопросам контроля вооружений и международной безопасности Роуз Геттемюллер (Rose Gottemoeller), возглавлявшая американскую делегацию на переговорах по СНВ-3, побывала в феврале в Москве.)

Но у американской политики есть и второй вариант, который может оказаться целесообразнее и предпочтительнее. Речь идет о стратегической паузе. В отношениях между странами, как и в отношениях между людьми, такая пауза дает необходимое время для определения приоритетов и оценки тех издержек, на которые готова пойти каждая из сторон ради достижения этих целей. Сейчас Соединенным Штатам – как их лидерам, так и общественности – самое время заняться такими дебатами. Пауза в сотрудничестве отнюдь не означает бездействие и молчание сторон. Поскольку администрация Обамы сегодня размышляет над тем, что делать с самыми неотложными и вызывающими многочисленные разногласия проблемами в российско-американских отношениях, такими как система противоракетной обороны в Европе, противодействие США усилению авторитаризма и репрессий в России, а также московская политика «финляндизации» соседей, линии коммуникаций должны быть открыты для откровенного диалога.

В конечном итоге решающую роль в формировании будущего российско-американских отношений сыграет народ России. А успех его демократических позывов сегодня кажется намного вероятнее, чем в любой другой момент времени с 1991 года. Возникновение свободной, демократической, стабильной и процветающей России чрезвычайно выгодно Соединенным Штатам, и поэтому содействие такому процессу должно стать ключевым приоритетом для американской политики. В предстоящие годы задача будет заключаться в поиске золотой середины между высокомерными представлениями о том, будто Вашингтон способен формировать и направлять внутреннюю эволюцию в России, и безрассудным полным самоустранением.

Леон Арон – руководитель российских исследований в Институте американского предпринимательства